Кто оставил улики в Катыни?

Установление даты расстрела польских военнослужащих в Катыни было осуществлено на основании документальных свидетельств, найденных на трупах.

По немецким данным, в Козьих Горах в марте-июне 1943 г. было эксгумировано 4143 трупа, по польским дан­ным - 4243 (Катынский синдром. С. 366). По немецким дан­ным, 2815 (67,9%) из них были опознаны с полным обос­нованием. Польские данные и здесь разнятся от немец­ких - ПКК поначалу заявил об опознании 2730 человек, но (76) опубликованный поляками в 1944 г. в Женеве официальный список опознанных катынских жертв содержит только 2636 имен.

Расхождение немецких и польских данных относительно эксгумированных и опознанных поляков весьма симптоматич­но. Оно может свидетельствовать о том, что поляки были вы­нуждены изъять из своих списков фамилии 179 эксгумирован­ных и опознанных в Козьих Горах польских офицеров, так как реальная их судьба противоречила немецкой версии.

Опознание проводилось по найденным на телах доку­ментам и предметам с именами владельцев. Обычно это были офицерские удостоверения или другие именные документы (паспорта, индивидуальные жетоны, финансовые аттеста­ты, наградные удостоверения, свидетельства о прививках и т.д.) На трупах также было найдены крупные суммы денег, множество ценных вещей и предметов военной амуниции. Необходимо заметить, что в советских лагерях польским воен­нопленным категорически запрещалось иметь при себе деньги на сумму свыше 100 руб. или 100 злотых, ценные вещи, воин­ские документы, предметы военного снаряжения и т.д.

Поразительное по своей наивности объяснение этому предлагает Ю. Мацкевич. Иностранные корреспонденты, по­сетившие Козьи Горы в апреле 1943 г., задали сопровождав­шему их полковнику фон Герсдорфу вопрос: "Почему больше­вики оставили на телах убитых все документы и вообще все то, что палачи не хотели взять себе как ценность? - Потому, - ответил Герсдорф, - что в 1940 году больше­викам не могло придти в голову, что убитые ими где-то в глубине России, под Смоленском, могут быть вскоре выко­паны и опознаны каким-то их врагом" (Мацкевич. Катынь. Глава 13).

Видимо, ни Мацкевич, ни полковник Герсдорф никогда не слышали о пункте 10 "Временной инструкции о порядке со­держания военнопленных в лагерях НКВД" от 28 сентября 1939 г., в соответствии с которым "принятые лагерем военно­пленные перед тем, как разместить их в бараки, проходят осмотр... Обнаруженное оружие, ВОЕННЫЕ ДОКУМЕНТЫ (77) и другие запрещенные к хранению в лагере предметы от­бираются".

Надо помнить, что весной 1940 г. речь шла о сверхсек­ретной операции, поэтому если бы поляки были расстреля­ны сотрудниками НКВД, то любые документы и вещи, позво­ляющие идентифицировать трупы, перед расстрелом были бы у всех изъяты.

Категорическое требование о безусловном и тщатель­ном изъятии любых вещей, позволяющих опознать лич­ность расстрелянного, содержалось в должностной инст­рукции НКВД СССР по производству расстрелов, которой сотрудники наркомата неукоснительно придерживались в са­мых сложных ситуациях.

К примеру, немцы летом-осенью 1941 г. в пропагандист­ских целях публично вскрывали в оккупированных советских городах могилы, в которых были захоронены люди, действи­тельно расстрелянные сотрудниками НКВД. Однако никаких документов или именных вещей в тех могилах обнаружить не удалось - жертвы опознавались только на основании по­казаний родственников или знакомых.

Не было найдено никаких документов, позволяющих уста­новить личности, на трупах заключенных тюрем Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии, которых в конце июня - на­чале июля 1941 г. при отступлении в спешке расстреляли со­трудниками НКВД и НКГБ по причине невозможности эва­куации. А в Козьих горах на 2815 опознанных трупах было найдено (внимание!) 3184 предмета, позволявших установить личность погибших! (Катынский синдром. С. 156).

Тем не менее представители общества "Мемориал" счита­ют, что сотрудники НКВД придерживались требований слу­жебной инструкции о порядке производства расстрелов - обыскивали приговоренных и отбирали у них документы и вещи с индивидуальными признаками лишь при проведении судебных расстрелов в помещениях тюрем. В этом случае после расстрела тела казненных перевозились к местам захоронений и беспорядочно сбрасывались в заранее выкопанные ямы. (78)

Но при проведении массовых расстрельных акций непо­средственно рядом с местом захоронения требования инст­рукции сотрудниками НКВД якобы не выполнялись - при­говоренные перед расстрелом не обыскивались, документы и именные вещи у них не изымались, а трупы укладыва­лись ровными слоями. В качестве обоснования этой позиции представители "Мемориала" ссылаются, что при эксгумаци­ях массовых НКВДешных захоронений в Куропатах, Томске, Сандармохе и других местах на трупах находили личные вещи, медальончики, записки и нательные крестики, "но не в таком большом количестве, как в Катыни". Однако фактов об ук­ладке сотрудниками НКВД трупов казненных ровными ряда­ми представители "Мемориала" не представили.

Немцы в отношении пленных польских офицеров стара­лись придерживаться Женевской "Конвенции о содержании военнопленных" от 27 июля 1929 г., статья 6 которой гласила: "Документы о личности, отличительные знаки чинов, ор­дена и ценные предметы не могут быть отняты от плен­ных". Поэтому вывод напрашиваются сам.

Дата расстрела и захоронения польских военнослу­жащих в Катыни была установлена следующим образом. Руководитель эксгумационных работ доктор Герхард Бутц в своем отчете подчеркивал, что "нельзя определенно решить априори, сколько времени трупы пролежали в зем­ле. При оценке следственных материалов, особенно когда вопрос касается определения даты смерти жертв, край­не важно учитывать внешние обстоятельства каждого конкретного случая. Ввиду этого особое значение приоб­ретают найденные документы и газеты, неоспоримо ука­зывающие на весну 1940 года как время казни" (Мацкевич. Катынь. Приложение 15)

Российский журналист, а в настоящее время корреспон­дент радио "Свободы" в Вашингтоне, Владимир Абаринов недавно дополнил свою книгу "Катынский лабиринт" 7-й главой, в которой, ссылаясь на авторитетное мнение членов комиссии академика Топорнина, сообщил, что "даже современная судебная медицина во всеоружии современных мето- (79) дов исследования не в состоянии определить время расстре­ла с точностью до полугода. Поэтому международная ко­миссия, работавшая в Катыни в 1943 году по приглашению немецких оккупационных властей, этого и не сделала: дата была установлена по документам, найденным на трупах.

Метод псевдокаллуса, предложенный венгерским экс­пертом профессором Оршосом для датировки захоронений (твердые отложения на поверхности мозговой массы), по мнению специалистов комиссии Топорнина, судебно-медицин­ской практикой не подтвердился. Но выводов, основанных на вещественных доказательствах, это не отменяет".

Поэтому нельзя умолчать о главе "Мои катынские откры­тия" книги "Катынь" Ю. Мацкевича. Польского журналиста при посещении Катыни поразило, что лес в окрестностях мо­гил "был усеян множеством газетных лоскутьев, наряду с целыми страницами и даже целыми газетами... датировка этих газет, найденных на телах убитых, указывает, если рассуждать здраво и честно, на не подлежащее никакому сомнению время массового убийства: весна 1940 года".

Ю. Мацкевич особо акцентировал значение газет как "ве­щественного доказательства в разрешении загадки: когда было совершено массовое убийство?". Советские газеты, да­тируемые началом 1940 г., находили на катынских трупах по­всюду - в карманах, в голенищах сапог, за отворотами шине­лей, причем в прекрасной сохранности. Однако уже упомяну­тый чешский эксперт доктор Ф. Гаек отмечал, что "невозможно поверить, что по истечении 3-х лет их целостность и чи­таемость была такая, в какой их действительно обнару­жили" (Гаек. Катынские доказательства. С. 191),

В политдонесении из Козельского лагеря от 4 февра­ля 1940 г. сообщалось, что Козельский лагерь получал все­го 80 экз. "Глоса Радзецкого" на польском языке, т. е. 1 экз. на 55 человек. Газет на русском языке было еще меньше. При этом газеты пленным на руки, как правило, не выдавались. В основном они имелись лишь на специальных стендах и в виде подшивок в "красных уголках". Остается только пред­полагать, откуда в таких условиях могли попасть в карманы (80) трупов "сотни и сотни советских газет от марта-ап­реля 1940 г. ".

Газеты в катынских могилах могут быть как косвенным доказательством вины НКВД, так и прямым доказательством правоты свидетельств К. Девалье и К. Йоханссена о фальсифи­кации немцами катынских вещественных доказательств.

Однако Ю. Мацкевич, пытаясь представить безупреч­ной позицию нацистов в "Катынском деле", допустил не­простительную оплошность. По горячим следам, сразу по возвращении из Катыни, когда журналист еще не успел полностью осмыслить увиденное, он написал статью в газе­ту "Гонец Цодзенны" ("Goniec Codzienny") (№ 577, Вильно, 3 июня 1943).

Говоря о Катынском лесе, Мацкевич отметил: "В общем, лес в этом месте выглядит мерзко. Скажем, так, как вы­глядит пригородный лесок после маевок, после того, как там побывали неряшливые любители природы, которые по вы­ходным располагаются под деревьями, а уходя, оставляют после себя объедки, окурки, бумажки, мусор. В Катыни сре­ди этого мусора растут бессмертники. Приглядевшись, мы замираем, пригвожденные к месту необычайным зрелищем. Никакой это не мусор. Восемьдесят процентов "мусора" - деньги. Польские бумажные банкноты, преимущественно большого достоинства. Некоторые в пачках по сто, пять­десят, двадцать злотых. лежат кое-где и отдельные мел­кие - по два злотых - купюры военного выпуска...".

Мацкевич выдал "страшную тайну", написав о том, что в Катынском лесу лежали так называемые "краковские" зло­тые выпуска 1 марта 1940 года, имевшие хождение на терри­тории польского генерал-губернаторства. Замена предвоен­ных двухзлотовых купюр с датой "хх. Хх. 1936" на краковские производилась с 8 по 20 мая 1940 года. В то же время пер­вый этап польских офицеров из Козельского лагеря убыл в Смоленск 3 апреля 1940 г., а последний - 10 мая. Абсолютное большинство польских офицеров, более 4 тысяч, отправи­лось в Смоленск до 28 апреля 1940 г. включительно. В книге "Катынь" Мацкевич эту свою оплошность исключил. (81)

Каким же образом "двухзлотовки военного выпуска" ока­зались в апреле-мае 1940 г. в Катынском лесу? Необходимо также учесть, что с 16 марта 1940 г. польские военноплен­ные не могли получать и отправлять корреспонденцию. Соответственно, единственный канал получения польских злотых (в то время только старых) был перекрыт.

Объяснять фразу о присутствии в Катынском лесу "двухзлотовок военного выпуска" ошибкой Мацкевича несерьезно. Можно спутать цифру в дате, но считать ошибочной целую фразу "два злотых - купюры военного выпуска"? Ясно, что считающиеся расстрелянными весной 1940 г. в Козьих Горах поляки были живы после мая 1940 г. Известно, что немцы после захвата лагерей разрешили переписку пленных поля­ков с Польшей. Двухзлотовки могли быть присланы пленным родными, в надежде, что они понадобятся им при возвраще­нии на Родину. Это неопровержимое свидетельство расстре­ла поляков осенью 1941 г.

Ю. Мацкевич также писал, что "на телах убитых в Катыни офицеров было найдено около 3300 писем и откры­ток, полученных ими от своих семей из Польши, и несколь­ко написанных ими, но не отосланных в Польшу. Ни одно из этих писем и ни одна из этих открыток не датирова­ны позже, чем апрель 1940 года. Это подтверждают и их семьи в Польше, у которых переписка внезапно оборвалась как раз в это время. Большевики могли бы ответить, что по тем или иным причинам они запретили военнопленным переписку. Но они этого не утверждают, потому что у них нет доказательств" (Мацкевич. Катынь. Глава 14).

Однако Ю. Мацкевич ошибался. Как уже говорилось. 16 марта 1940 г. "военнопленным быв. польской армии, со­держащимся в лагерях НКВД, запрещена всякая перепис­ка". Она была возобновлена только 28 сентября 1940 г. по предложению П. Сопруненко и указанию замнаркома НКВД В. Меркулова (Катынь. Расстрел. С. 265.). Решение о возобнов­лении переписки было принято под давлением польских во­еннопленных из Грязовецкого лагеря, которые пригрозили на- (82) чать "массовую голодовку в знак протеста против запреще­ния им переписки с семьями и родными" (Катынь. Расстрел. С. 252-254). Поэтому даты, проставленные на письмах и от­крытках, не аргумент для определения времени расстрела.

Польская версия в основном построена на подобных косвенных и двусмысленных доказательствах. К таким от­носятся показания поручика запаса, профессора экономики Станислава Свяневича, которого польская сторона представ­ляет чуть ли не очевидцем расстрела польских офицеров в Катыни.

Л. Ежевский в своем исследовании "Катынь. 1940" пи­шет, что после прибытия 29 апреля 1940 г. эшелона с восем­надцатым этапом польских офицеров из Козельского лагеря на железнодорожную станцию Гнездово, Свяневича переве­ли в другой вагон и заперли в пустом купе. "Проф. Свяневич взгромоздился на верхнюю полку, откуда через щелку мог видеть все, что происходило снаружи... Он единственный польский офицер, который в момент катынского расстре­ла находился в 3 км от места преступления и собственны­ми глазами видел, как людей уводили на казнь... Все без исключения товарищи проф. Свяневича по несчастью из 18-го этапа 29 апреля 1940 года были найдены в катынских мо­гилах" (Ежевский. Глава "Смерть в лесу").

С. Свяневича "оставили" в живых, доставили в Смоленск, далее в Москву на Лубянку. В 1941 г. на основании советско-польского соглашения от 30 июля 1941 г. С. Свяневич был ос­вобожден и в 1942 г. выехал в Иран, а впоследствии в Лондон. Российский историк Н. С. Лебедева считает, что С. Свяневич, как и ярый "антисоветчик" полковник С. Любодзецкий, были агентами НКВД и поэтому их оставили в живых.

Но даже в таком случае реальных свидетелей секретных акций НКВД, учитывая царившую тогда подозрительность, за границу не выпускали. Возникает вопрос - реально ли утвер­ждение, что С. Свяневич был свидетелем того, как "людей уво­дили на казнь"7. Можно ли поверить, что свидетелю сверхсек­ретной операции НКВД позволили уехать за границу? (83)

Все дело в том, что Свяневич лишь видел, как пленных офицеров из Козельского лагеря грузили в автомашины и уво­зили. Куда? Если бы к месту казни, то, учитывая сверхсек­ретный характер операции, судьба Свяневича была предре­шена. Он или разделил бы позднее участь своих товарищей, или сгинул бы навсегда в лагерях. То, что Свяневич остал­ся в живых и вышел на свободу - весомое свидетельство в пользу версии, что поляки увозились не на расстрел, а в ла­герь "особого назначения".

Эту версию косвенно подтверждает следующий факт. 27 апреля 1943 г. германское информационное бюро сообщи­ло из Мадрида о заметке корреспондента испанской франки­стской газете "АВЦ", побывавшего в Катыни еще до сообще­ния "Радио Берлина". В заметке говорилось о найденных при раскопках в Козьих Горах записях расстрелянного польского офицера, в которых он писал, что на расстрел его товарищей уводили "из лагеря ночью" (ГАРФ, ф. 4459, опись 27, часть 1, дело 1907, лист 225).

Из предъявленных испанскому корреспонденту записей было неясно, когда (в 1940 или 1941 гг.) производился рас­стрел. Логично предположить, что немцы в дальнейшем скры­ли этот дневник именно по причине наличия в нем указаний на события осени 1941 г. Заметка в газете "АВЦ" лишний раз свидетельствует о том, что обстоятельства расстрела польских офицеров в Катыни до конца не выяснены.