Из двух половин, или составляющих, на которые можно поделить нашу жизнь, первая по своей очевидной важности и тому значению, которое мы ей придаем, есть сфера активных усилий, развития. Разумеется, нет действия без противодействия. Разумеется также, в нас нет ничего, что по своему происхождению и в глубине своей не было бы, как сказал св. Августин, «in nobis sine nobis»2. Даже тогда, когда мы действуем, как нам кажется, совершенно самопроизвольно, нами отчасти управляет то, чем, по нашим представлениям, управляем мы. Кроме того, само распространение нашей энергии (которым проявляет себя ядро самостоятельной личности) есть по сути лишь послушание воле быть и возрастать, над изменением силы и бесконечными разновидностями которой мы не властны. В начале второй части мы рассмотрим основные проявления пассивности. Одни из этих проявлений неотторжимы от нашей сущности, другие проявляют себя в той игре всеобщих закономерностей, которую мы зовем «нашей природой», «нашим характером» или «нашей доброй или злой судьбой». А пока что возьмем нашу жизнь в ее самых очевидных и простых категориях и понятиях. Каждый человек прекрасно отличает те моменты, когда он действует сам, от тех, когда он подвергается воздействию извне. Рассмотрим самих себя в одной из этих фаз преобладающей активности и постараемся понять, каким образом благодаря ей и при полном ее раскрытии Божественное оказывает давление на нас, пытается проникнуть в нашу жизнь.
1. Достоверность факта и трудность его объяснения. Христианская проблема освящения действия
С точки зрения догматики нет ничего более несомненного, чем возможность освящения человеческой деятельности: «И все, что вы делаете, — говорит ап. Павел, — делайте во имя Господа Иисуса Христа»1. И самой строгой христианской традиции хорошо знакомо выражение «во имя Господа Иисуса Христа», что означает: в тесном единении с Господом нашим Иисусом Христом. Не сам ли ап. Павел, призвав «облечься во Христа», создал затем ряд знаменитых понятий, каждая буква которых полна глубочайшего смысла: «Collaborate2, compati3, commonconresuscitare»1? В них выражается убеждение, что вся человеческая жизнь должна в некотором роде приобщиться жизни Христа. Жизнедеятельность, о которой здесь идет речь, не ограничивается, конечно, лишь одними религиозными действиями или делами милосердия (молитвой, постом, милостыней и пр.). Ведь Церковь провозглашает, что освящению подлежит человеческая жизнь целиком, вплоть до самых ее «естественных» сфер. «Едите ли, пьете ли...»2 — говорит ап. Павел. Это доказывает история Церкви. Во всем — в истинах, торжественно провозглашаемых ее архипастырями и учителями, в личном их примере, в смиренных наставлениях, даваемых каждым священником в таинстве исповеди, — деятельность Церкви всегда была направлена на то, чтобы возвысить, одухотворить, обожить государственный долг, поиск истины, развитие человеческой активности.
Этот факт неоспорим. Но его узаконенность, то есть его логическая связь с самой глубиной христианского духа, не так очевидна. Почему же перспективы Царства Божия, раскрываясь, не нарушают порядка и равновесия нашей деятельности? Как верящий в Небо и Крест может продолжать искренне верить в ценность земных дел? Каким образом именно благодаря своему христианскому мировоззрению верующий может от всего сердца предаваться исполнению человеческого долга так же, как он предается Богу? На первый взгляд это неясно, и неясность эта смущает на самом деле больше умов, чем обычно думают.
Проблема стоит так:
Исходя из самых святых заповедей своей веры, христианин считает, что его здешнее существование переходит в жизнь, радости, страдания и сама реальность которой не идут ни в какое сравнение с нынешними условиями нашего мира. К этому резкому противопоставлению, самому по себе уже достаточному, чтобы у нас появилось отвращение к Земле и мы потеряли к ней всякий интерес, добавляется учение, осуждающее порочный и тленный мир и презирающее его: «Совершенство в отрешенности. Все, что нас окружает, есть презренный прах». На каждом шагу христианин читает и слышит эти суровые слова. Как же сможет он примирить их с иным советом, получаемым обычно от того же наставника и вписанным самой природой в каждое сердце, что нужно подавать язычникам пример верности долгу, увлеченности и даже успеха во всех областях человеческой деятельности? Оставим в стороне бездельников и лентяев, считающих бесполезным трудиться, чтобы накопить знания и устроить лучшую жизнь, которой они надеются насладиться стократно, испустив последний вздох, и по этой причине участвуют в работе человечества лишь «спустя рукава». Есть категория умов (всякий духовник встречал их), которых любая трудность повергает в длительное парализующее замешательство. Эти умы, увлеченные идеей внутреннего единства, на деле постоянно терзаются духовной раздвоенностью. С одной стороны, надежный инстинкт, соединенный с любовью к бытию и вкусом к жизни, влечет их к радости созидания и познания; с другой — высокое стремление любить Бога превыше всего заставляет их опасаться малейшего разделения, малейшего отклонения от их привязанностей. Это порождает в духовных глубинах их существа противоположные приливы и отливы, вызванные притяжением двух соперничающих звезд, о которых мы говорили вначале: Бога и мира. Которая из них привлечет к себе наивысшее поклонение?
В зависимости от внутренней силы человека конфликт может окончиться одним из трех способов: или христианин, подавив свой вкус к чувственному миру, заставит себя интересоваться только чисто религиозными предметами и попытается жить в мире, обоженном путем исключения земного; или, раздраженный стесняющим его внутренним сопротивлением, он оттолкнет прочь евангельские заповеди и решится жить, как ему покажется, настоящей человеческой жизнью; или, что бывает чаще всего, он откажется от попытки понять и, до конца не предавшись ни Богу, ни миру, несовершенный в своих собственных глазах, неискренний в глазах людей, он смирится с двойной жизнью. Я говорю на основании опыта, который трудно забыть.
По разным причинам все три пути опасны. Подавляет ли себя, отвращается или раздваивается человек, результат в равной степени плох и противоположен тому, что должно порождать в нас истинное христианство. Есть четвертый способ разрешить проблему — увидеть, что без малейшей уступки «природе», но из жажды большего совершенства можно примирить, а потом и оплодотворить одно другим: любовь к Богу и разумную любовь к миру, усилие безразличия и усилие развития.
Рассмотрим два решения — неполное и всеобъемлющее, — которые можно найти для христианской проблемы «обожения человеческого усилия».