Крест всегда был знаком разделения и основой отбора среди людей. Вера говорит нам, что именно по тому, как принимает его душа, вызывает ли он в ней притяжение или отталкивание, и происходит в недрах человечества отбор доброго и дурного семени, отделение избранных от непригодных. Всюду, где он появляется, неизбежно возникают смуты и разделения. Поэтому необходимо заботиться о том, чтобы этот конфликт не разжигался без нужды такой проповедью учения Христа распятого, которая усиливала бы раздоры. Слишком часто нам предлагают поклоняться Кресту не как высшей цели, которой мы достигнем, если перерастем себя, но как символу печали, ограничения и подавления.
Этот способ проповедовать Страсти Господни проистекает в большинстве случаев лишь от неправильного употребления религиозной лексики, когда самыми значительными словами (такими, как жертва, заклание, искупление), стершимися от употребления, пользуются необдуманно и легкомысленно. Мы играем понятиями. Но такая манера говорить создает впечатление, что Царство Божие не может прийти без похорон
силам и стремлениям, без попрания их. За верными словами кроется нечто отнюдь не соответствующее христианским установкам. То, что мы сказали в предыдущем разделе об обязательном сочетании отрешенности и привязанности, придает христианской аскезе гораздо более насыщенный и полный смысл.
В самых общих чертах учение о Кресте можно определить так: его исповедует каждый, кто убежден, что в великом смятении, которым охвачено человечество, перед ним открывается выход, и что это — путь восхождения. Жизнь имеет цель, следовательно, она побуждает избрать направление движения, которое на деле оказывается путем к наивысшему одухотворению при максимальном усилии. Принять эти основополагающие принципы — это уже значит встать в ряды учеников Христа распятого, может быть, далеких и неявных, но настоящих. Этот начальный выбор производит первое отделение отважных, которым суждено преуспеть, от тех, кто ищет лишь наслаждения и обречен на провал, — избранных от осужденных.
Христианство одновременно и уточняет, и развивает эту пока еще недостаточно ясную установку. Прежде всего оно дарует нам откровение о первородном грехе, которое помогает понять причины смущающей нас чрезмерности греха и страдания, наводнивших мир. И затем оно открывает нашему зрению и нашему сердцу — чтобы стяжать нашу любовь и укрепить нашу веру — захватывающую и непостижимую реальность исторического Христа. За Его образцовой жизнью частного лица скрывается тайная драма: Господь мира не только живет, будто простая частица этого мира, простой жизнью, но и (сверх нее и в ней самой) всеобщей жизнью Вселенной, которую Он принимает на Себя и с которой соединяется, Сам изведав эту жизнь. И, наконец, в ответ на нашу жажду счастья крестная смерть Христа открывает нам.: конечную цель творения не следует искать в том, что есть преходящего в этом мире, требуе
мый от нашей верности подвиг должен свершиться уже вслед за полным преображением нас самих и всего нас окружающего.
Так мало-помалу раскрываются перспективы самоотречения, вносимого в повседневную жизнь. И в итоге мы оказываемся совершенно оторванными, как и велит Евангелие, от чувственного плана земного бытия. Но отрыв этот происходил постепенно, его процесс не спугнул и не потревожил того уважения, которое мы питаем к поразительной красоте человеческого усилия.
Крест, несомненно, означает бегство от чувственного мира и даже, в некотором смысле, разрыв с этим миром. Ставя перед нами конечную цель восхождения, он действительно побуждает нас пересечь некий рубеж, некую критическую точку, · и тем самым мы теряем опору в земной реальности. Это конечное «превышение», предполагаемое и принятое нами с первых шагов, неизбежно придаст однажды особый смысл всем нашим поступкам. Именно в этом и состоит христианское безумие по мнению «разумных», не желающих рисковать ради какой-то полной «запредельности» никакими благами нынешней жизни. Но этот мучительный выход за пределы подвластных опыту сфер, который являет собой Крест, есть лишь (и об этом надо неустанно напоминать) исполнение высшего закона всякой жизни. К тем скрытым от наших глаз вершинам, к которым зовет нас Распятие, мы взбираемся по тропе, совпадающей с дорогой всеобщего Прогресса. Царственный крестный путь — это как раз и есть путь человеческого усилия, выпрямленный и продолженный сверхприродным образом. Поняв во всей полноте смысл Креста, мы можем больше не бояться, что жизнь покажется нам унылой и уродливой. Просто мы стали более чуткими к ее непостижимой значительности.
В итоге Иисус на Кресте является одновременно и символом, и реальностью гигантского вековечного труда, мало-помалу возвышающего тварный дух, чтобы привести его в глубины Божественной среды. Он представляет (в каком-то истинном смысле Он есть) само творение, которое с Божьей помощью
взбирается по склонам бытия, то цепляясь в поисках опоры за предметы, то отрываясь от них, чтобы продвинуться вперед, и всегда расплачиваясь физическими страданиями за отступления, вызванные нравственными падениями.
Следовательно, Крест не бесчеловечен, но сверхчеловечен. Мы осознаем, что с самого зарождения нынешнего человечества он был воздвигнут как указатель пути, ведущего к высочайшим вершинам творения. Но в нарастающем свете Откровения его поначалу нагие руки оказались облеченными во Христа, он стал «Crux inuncta»1. На первый взгляд это окровавленное Тело может показаться нам зловещим. Не исходит ли от него мрак? Подойдем к нему ближе. И мы узнаем пламенного Серафима из Альверна2, чье страдание и сострадание есть «incendium mentis»3. Для христианина речь идет не об исчезновении во тьме Креста, но о восхождении в его свете.