На исходе 1943 года я был назначен командиром 119-й гвардейской стрелковой дивизии, входившей в состав 2-го Прибалтийского фронта. Он занимал полосу между Демьянском и Великими Луками. Линия фронта проходила от Ленинграда восточнее Чудова, Новгорода, Старой Руссы, Холма и западнее Невеля и Велижа.
Прежде чем направить меня к новому месту службы, командующий фронтом генерал армии Маркиан Михайлович Попов поручил мне разобраться в причинах неудач под Пустошкой, где 10—12 ноября вели бои части 23-го гвардейского стрелкового корпуса.
В командировке я познакомился с новым для меня театром военных действий; разобравшись с боевыми документами, обошел передний край по всей полосе наступления. За передним краем простиралась очень пересеченная лесисто-болотистая местность. Кое-где глубина вражеской обороны не просматривалась. Трудно было даже определить истинный передний край, потому что гитлеровцы часто относили его на обратные скаты высот. Они создали развитую, глубоко эшелонированную оборону, плотно насыщенную дзотами и прикрытую проволочными заграждениями и минными полями. Их опорные пункты и заграждения были связаны в единый комплекс системой огня.
Возможности подхода к переднему краю обороны противника были различны. В одном районе это не составляло труда, в другом болота вынуждали к обходу. Словом, здесь обстановка требовала особенно тщательного изучения противника и местности, принятия творческого решения на наступление и самой безупречной организации взаимодействия между пехотой, артиллерией, танками и авиацией.
Беседы со многими участниками боев — офицерами и солдатами — помогли мне разобраться, почему завершенные недавно бои оказались неудачными. Причин я нашел две: была слабо изучена и поэтому недостаточно подавлена огневая система гитлеровцев; взаимодействие между пехотой, артиллерией и танками не имело четкой организации. Атака проводилась неодновременно. На ряде участков артиллерия перенесла огонь в глубину, когда пехота и танки еще не вышли на исходное положение. Противник покинул укрытия и затем остановил наступающих.
С этими выводами согласились как организаторы операции, так и командование фронта.
К этому времени в армии вновь создавались корпусные управления. Надо сказать, что это в целом улучшало руководство войсками. Но вначале не обходилось и без недостатков. Состав соединений в корпусах не был постоянным, и переход их из одного корпуса в другой накануне наступления ставил части в тяжелые условия. Они не имели времени на подготовку к боевым действиям, а командованию корпуса бывало трудно за короткие сроки изучить руководящий состав дивизий и частей, оценить его боевой опыт. Все это подчас приводило к недостаткам в управлении и, как следствие, к неудачам в боевых делах.
119-я гвардейская стрелковая дивизия входила в состав 3-й ударной армии, которой командовал генерал-полковник Н. Е. Чибисов. Донской казак, он знал и любил природу, и, видимо, поэтому у командарма была исключительно развита наблюдательность. Много раз я убеждался в этом, видя, как быстро ориентируется генерал Чибисов в обстановке, схватывая особенности и детали местности, их значение для боя. Читая фронтовую карту, он зримо представлял себе все то, что на военном языке называется «характером местности», удивляя нас быстротой и безошибочностью оценок. Знанием военного дела, своим боевым опытом Н. Е. Чибисов делился с командирами дивизий тактично, по-отечески, не подчеркивая своего превосходства. Человек большой культуры, он в то же время был очень требовательным командующим, которого выгодно отличала от других спокойная, хорошо продуманная распорядительность, без нервозности в отношениях с подчиненными, справедливость и корректность во всем.
Членом Военного совета армии был во многом дополнявший командующего по своему характеру очень энергичный и подвижный генерал-майор А. И. Литвинов.
После освобождения Невеля войсками 3-й ударной армии в начертании нашего переднего края образовался большой выступ в направлении Пустошки, так называемый невельский мешок. На дне его и оборонялась понесшая большие потери в предыдущих боях 119-я гвардейская стрелковая дивизия.
В течение длительного времени немцы непрерывными атаками стремились завязать мешок и окружить войска, которые в нем оборонялись. В отдельные дни через его горловину шириною около 3 километров было трудно пробраться, так как она непрерывно простреливалась плотным артиллерийским и минометным огнем. Это мне пришлось испытать на себе, когда я ехал к месту своего назначения.
С новым для меня коллективом я знакомился в ходе боев, которые велись дивизией в сложной обстановке. Командовавший ранее соединением полковник С. И. Аксенов уже уехал, и с делами меня познакомили заместитель командира подполковник Г. П. Кучмистый и начальник штаба полковник И. М. Белогуров. После беседы с начальником политотдела подполковником М. П. Ломоносовым и начальником тыла подполковником В. Г. Черноусовым общее состояние соединения мне стало ясным. Так называемые детали, в которых зачастую заложено существо дела, я намеревался уточнить в частях.
Главной задачей дивизии, как указал мне командир 93-го корпуса генерал-майор П. П. Вахрамеев, было удержание занимаемого рубежа.
Условия на 2-м Прибалтийском фронте, где преобладала лесисто-болотистая, с множеством озер местность, при бездорожье и суровом климате были значительно труднее, чем на Юго-Западном и Воронежском фронтах. И мне предстояло как можно быстрее изучить эти условия, их влияние на ведение боевых действий.
Настало затишье. Мы приступили к укреплению полосы обороны дивизии. Это требовало не только значительного объема работ. В условиях обороны на широком фронте командиры и войсковые инженеры должны были использовать весь свой опыт и знания, чтобы выбрать и построить неприступные опорные пункты, огневую и противотанковую системы.
Здесь изучение местности играет решающую роль. Надо с разных точек определить зоны видимости и обстрела, пути подхода к нашему переднему краю и порядок его боевого обеспечения, подготовить дороги для маневра вторыми эшелонами и резервами, изучить условия маскировки. Уже на первых порах стала очевидной необходимость улучшения наших позиций, сложившихся в ходе наступательных боев. В этом я убедился еще до полного изучения переднего края.
По дороге в 343-й полк, как раз в районе его тылов, мотор нашей машины закапризничал, пришлось остановиться. Водитель Ваня Иванов вместе с адъютантом стали копаться в двигателе, а я отошел немного и остановился у срезанного снарядами большого дерева. Рядом с ним блестела наполненная водой громадная старая воронка.
Неожиданно я услышал характерные звуки идущих на излете снарядов. В стороне от нас поднялись столбы земли, щепок, свистели осколки. Козырь сразу прибежал ко мне, и мы укрылись за поваленным стволом дерева, а водитель, верный примете, что в старую воронку снаряд не попадает, плюхнулся в «озерцо».
Налет кончился, мы подошли к машине. Она осталась целой, только один скат пробило осколком. Выбрался из воронки и водитель. Выглядел он комично — с головы до ног мокрый и грязный. Завистливо глядя на нас, Ваня сказал:
— Так вы же мне говорили, товарищ генерал, что в старую воронку снаряд не попадает, а сами в нее не полезли...
Но меня занимали более серьезные вещи: враг просматривает дорогу.
На КП 343-го, куда мы добрались без приключений, я спросил у командира полка майора И. В. Кулика:
— Откуда противник может видеть район ваших тылов?
— Только с безымянной высоты у озера Рудо, — ответил Иван Васильевич.
— А вы не думали, как ее захватить?
— Думали, конечно, да непростое это дело...
— Что ж, подумаем вместе.
Так возникали задачи по совершенствованию нашей обороны.
Неясной была и группировка гитлеровцев, характер их обороны и намерения. С трудом подвозились боеприпасы и продовольствие: через контролируемую врагом горловину мешка по одной разбитой дороге за ночь не могло пройти достаточно транспорта, и мы часто сидели на голодном пайке. Быт людей тоже нужно было устраивать: в ноябре на северо-западе уже холодно, а бойцы укрывались в плохоньких траншеях, в которых закрепились, выйдя на рубеж.
Времени для решения этих задач потребовалось немало. Целые сутки подчас проводили офицеры управления дивизии в частях и подразделениях. Тогда я поближе познакомился и с начальником политотдела Михаилом Петровичем Ломоносовым.
В работе с людьми, направленной на выполнение конкретных задач, Михаил Петрович видел главное призвание политработника. Мысль, конечно, верная. Но я считал, что политотдел и штаб должны трудиться в частях вместе, как бы дополняя друг друга. Разумеется, каждый из офицеров будет выполнять свои специфические задания, но, когда необходимо, следует объединять усилия. Так я и сказал Ломоносову, как только увидел, что деятельность штабников и политработников в частях организована раздельно. Он согласился со мной, и уже в первой совместной поездке в полк мы все убедились, как важны такие контакты.
Политаппарат соединения был скомплектован из двух политотделов бригад, на базе которых формировалась дивизия. Политработники, это было сразу видно, умело использовали накопленный опыт первого периода войны и работали с огоньком. Ставя какие-либо конкретные задачи, подполковник Ломоносов в то же время давал подчиненным полную свободу в выборе форм работы. Это приучало их к самостоятельности и инициативе. Особенно запомнились мне секретарь партийной комиссии подполковник С. И. Ковалев и помощник начальника политотдела по комсомольской работе майор П. Д. Бублик.
Ковалеву я несколько раз давал поручения в ходе боя, в очень сложной ситуации, и он спокойно, настойчиво выполнял любое дело. Руководил ли подполковник Ковалев эвакуацией раненых или контролировал подвоз боеприпасов передовым подразделениям, я знал, что на него можно положиться. Он был по-своему строг, но справедлив, не мелочен, и коммунисты дивизии искренне уважали секретаря парткомиссии. Вскоре за боевые отличия С. И. Ковалев был награжден орденом Отечественной войны II степени.
Майор Бублик был работником, как говорится, другого плана. Молодой, энергичный, жизнерадостный, он подкупал непосредственностью своих суждений и непринужденностью, с которой держался с людьми.
В частной операции по захвату безымянной высоты у озера Рудо, которую мы вскоре организовали, вместе с бойцами 343-го полка участвовал и Бублик. Он одним из первых ворвался на вершину, а потом доложил, что высота наша. За проявленную храбрость комсомольский вожак был награжден орденом Красного Знамени.
Надо сказать, что комсорги всегда стремились быть на самых горячих местах, часто проявляя отчаянную храбрость и боевую инициативу. И это понятно — ведь каждый из них хотел быть примером для комсомольцев. А как вести их за собой, если ты сам пассивен в бою и даже еще не заслужил награду?
И на полковых комсоргов Петра Бородина, Дмитрия Майорова, Григория Фридлянда равнялись гвардейцы, идя в атаку. Первый, к примеру, даже будучи раненным, заменил в бою выбывшего из строя командира роты. Бесстрашно сражался комсорг батальона Валиев, ставший впоследствии Героем Советского Союза, и многие другие.
Вскоре я достаточно хорошо познакомился с бойцами и командирами дивизии, их нуждами и настроениями, традициями соединения.
119-я гвардейская была сформирована в начале октября 1943 года из 11-й и 15-й гвардейских стрелковых бригад, флотских по своему составу, в Калининской области. Моряки-гвардейцы в рядах 64-й армии осенью и зимой 1942 и 1943 годов участвовали в боях под Сталинградом и на Северо-Западном фронте. Было в дивизии немало ветеранов морских бригад, не расстававшихся с тельняшками и бескозырками. Они являлись ядром соединения, пропагандистами славных традиций моряков, заслуживших высокое звание гвардейцев, показывали пример крепкой спайки и высокой дисциплины. Отлично командовал батальоном в 344-м гвардейском стрелковом полку моряк-ветеран капитан 3 ранга А. А. Осекин.
В начале ноября 1943 года после 150-километрового марша дивизия с ходу вступила в бой западнее Невеля в районе Дербиха, форсировала реку Уща и освободила 53 населенных пункта. К исходу 16 ноября соединение прочно оседлало шоссе Опочка — Невель в районе Усть-Долоссы, заняв оборону на широком фронте. Надо сказать, что такой вид обороны чреват угрозой прорыва. Уменьшенная плотность огня, малые резервы и солидные расстояния, которые им приходится преодолевать для проведения контратак, часто создавали критическую обстановку.
Но не зря говорится, что «голь на выдумки хитра». В каждом подразделении были разработаны специальные планы прикрытия занимаемых рубежей частью сил и огневых средств. Высвободившиеся подразделения можно было бросить в контратаку на угрожаемом направлении. Имелись и планы использования специальных подразделений, которые собирались по тревоге и вводились в бой только в исключительных случаях, на самых важных участках.
Вскоре в полосе дивизии удалось оборудовать прочные узлы обороны с развитой системой траншей и ходов сообщения полного профиля, добротные землянки для отдыха и обогрева. Дивизионный инженер подполковник И. Г. Приходько редко бывал на командном пункте, проводил все свое время в частях, руководя оборонительными работами.
Настойчиво трудился и подполковник В. Г. Черноусов. Он проявил себя очень энергичным и опытным офицером, умело руководил всей сложной работой тыла. Непреложным правилом стало трижды в день накормить людей горячей пищей и два раза привозить на передовую чай. Регулярно начала работать баня. Мы получили и раздали обувь и обмундирование по зимнему плану. Все это заметно подняло настроение бойцов и командиров.
Когда основные оборонительные работы были завершены, мы занялись боевой подготовкой. Известно, что оборона — это вид боя, в ходе которого создаются возможности для наступления. Нужно учить войска всему, что может потребоваться в ближайшее время. У нас, в условиях лесисто-болотистой и озерной местности, это прежде всего умелый маневр по обходу и охвату противника, бой в лесу и ночью, организация и осуществление взаимодействия.
Командиры частей выводили на несколько дней в тыл для обучения вторые эшелоны и резервы, а затем заменяли ими передовые подразделения.
Понемногу поступало и пополнение. Его мы готовили отдельно, а потом тщательно распределяли по подразделениям, замещая в первую очередь ведущие специальности в ротах и батареях.
В такой обстановке мы встретили новый, 1944 год. Позади остались Сталинград, разгром гитлеровцев и их пособников на Дону, Курская битва. Приближалось время полного изгнания захватчиков с нашей земли.
В начале января меня вызвали на командный пункт 3-й ударной армии. Генерал Н. Е. Чибисов в присутствии командующего фронтом генерала армии М. М. Попова проинформировал меня о предстоящем наступлении[1]. Разумеется, информация была самой общей. Лишь позднее я узнал, что в готовившейся операции войскам 2-го Прибалтийского фронта предстояло активными действиями под Новосокольниками сковать 16-ю армию немцев, не допустив переброски ее соединений под Ленинград, где в то время развертывались операции Ленинградского и Волховского фронтов по полному деблокированию города и освобождению Ленинградской области.
Вернувшись на командный пункт дивизии, я узнал о приказе командира корпуса сдать занимаемую нами полосу обороны, совершить марш и к 8 января сосредоточиться в районе Ломоносово, Ольховка, Мерники в готовности с утра 12 января к наступлению. Времени на все давалось около трех суток. Его еле хватало для проведения рекогносцировок, организации взаимодействия, управления, боевого и материального обеспечения и, в какой-то мере, доразведки противника.
Исходное положение для наступления дивизия заняла в полосе обороны 115-й стрелковой, сменив ее на участке прорыва. От предшественников мы получили схему вражеской обороны, которая, однако, вызывала сомнения, и не только потому, что была показана малая глубина и небольшое количество выявленных целей. Сведения оказались устаревшими. Решающие районы, и в частности высота 182,4 на левом фланге дивизии, разведывались слабо. Совсем неясной представлялась противотанковая система гитлеровцев. Это при ограниченности маневра в условиях лесисто-болотистой местности совсем недопустимо.
Нам пришлось до начала наступления вести самое тщательное наблюдение за противником, чтобы уточнить и пополнить полученные сведения.
О своих сомнениях я доложил командиру корпуса, который, видимо, говорил об этом с командармом. Он решил провести разведку боем. На нашем участке ее осуществили силами двух стрелковых рот. Разведка лишь частично уточнила истинное начертание переднего края немцев. Появилось около двадцати новых целей. А многие цели на полученной нами схеме не подтвердились. Пока оставалась неясной система противотанковой обороны врага. Словом, можно было ждать многих сюрпризов.
Нам предстояло прорвать долговременную оборону противника на фронте 3 километра и во взаимодействии со своими соседями — 326-й и 150-й дивизиями — овладеть Пустошкой.
К началу наступления дивизия имела менее половины своего штата. Однако достаточные средства усиления обещали успех. В первом эшелоне наступали 343-й полк майора И. В. Кулика и 344-й полк майора М. М. Комарова, во втором — 341-й полк подполковника А. А. Рыжакова.
Прорыв мощной обороны врага при слабом знании его огневой системы требовал от нас глубокого построения боевых порядков. Однако стрелковые полки насчитывали всего по два неполных батальона из двух стрелковых рот по 50-60 человек и наступали в одном эшелоне, располагая небольшим резервом. Зато дивизия имела боевой порядок в два эшелона и в резерве учебный батальон.
Утром 12 января после 40-минутной артподготовки части пошли в атаку. Вскоре командир 343-го майор И. В. Кулик доложил, что полк прорвал первую позицию противника и подошел к высоте 182,4, но развить успех нечем, поскольку оба батальона наступают в первом эшелоне.
С НП дивизии местность на левом фланге просматривалась не полностью (он располагался ближе к правому флангу, где наносился главный удар). Не допуская мысли, что командир полка не разобрался в обстановке и доложил неточно, я приказал А. А. Рыжакову развивать успех 343-го полка.
Выйдя броском в указанный район, полк Рыжакова с ходу вступил в бой. И тут стало ясно, что первая позиция не прорвана, что враг полностью не подавлен и ожесточенно сопротивляется. В этом я убедился и сам, приехав на наблюдательный пункт к майору Кулику.
Тем временем на правом фланге подразделения 344-го полка вклинились в первую позицию немцев и тоже остановились, так как были малочисленны и слабы. Введенный в бой учебный батальон не изменил обстановки.
Закончился короткий зимний день. За ночь гитлеровцы перегруппировали свои силы и с утра сами перешли в наступление. Последовали одна за другой две крупные атаки.
Особенно тяжело сложилась обстановка в учебном батальоне.
Противник сосредоточил на узком участке сильную группировку пехоты и танков, и ему удалось несколько потеснить центр боевого порядка батальона. Однако учебная пулеметная рота капитана Н. В. Токарева и батарея 45-миллиметровых орудий, занимавшие позицию на фланге батальона, остались на месте. Мощный огонь шести станковых пулеметов прижал к земле вражескую пехоту, а четыре орудия за несколько минут подбили три головных танка. Остальные машины, маневрируя и ведя огонь с ходу, поспешили уйти за укрытия. Атака врага была остановлена.
Вскоре я получил приказ о повторном переходе в наступление. После 15-минутной артподготовки части снова бросились в атаку, но вперед не продвинулись. С такими же результатами закончились бои и у наших соседей.
Ясно, что мы слабо знали противника. Двухсуточные бои показали, как далеки мы были от истинного представления о его огневой и противотанковой системе, расположении резервов и характере обороны в целом.
Недостаточными были и наши силы. Наступая двумя эшелонами, мы располагали на фронте 3 километра лишь восемью ротами по 50—60 человек. Этого было совсем мало. Надежда на то, что нехватка людей будет возмещена средствами усиления, не оправдалась.
Полками дивизии руководили энергичные, но молодые офицеры. Командира 343-го полка майора И. В. Кулика я знал еще по 25-й гвардейской дивизии. Он участвовал в захвате сторожевского плацдарма, а потом уехал на учебу. На разборе операции с командирами частей я откровенно высказался о причинах неуспеха, подчеркнув
вину командира 343-го полка и его штаба, которые плохо следили за ходом боя и нетвердо управляли им. Но, видимо, всем нам, как и майору Кулику, еще не хватало опыта ведения боевых действий в подобных сложных условиях.
Уже к концу 1943 года у нас появились возможности повышения плотности артиллерии на километр фронта. Наступление пехоты проводилось за одинарным и двойным огневым валом. Артиллерия создавала перед наступающими подразделениями как бы стену из разрывов снарядов. Каждые 3—4 минуты она, эта стена, перемещалась вперед по рубежам, ведя за собой на безопасном удалении танки и пехоту. Бойцы, следуя за огневым валом, вели на ходу огонь из стрелкового оружия, подавляя противника непосредственно перед собой.
Поэтому у нас начались напряженные занятия по организации наступления за огневым валом. Проводились они не только с бойцами, но и с командирами корпусов и дивизий на картах и рельефных планах в штабе армии и фронта. Словом, учились все.
Во второй половине января 1944 года мы готовились к наступлению. Несмотря на отдельные неудачи, в то время все жили радостью побед под Ленинградом и Новгородом, где войска Ленинградского и Волховского фронтов окончательно освободили город Ленина от вражеской блокады.
Войска нашего фронта в то же время захватили станцию Насва и перерезали железную дорогу Новосокольники — Дно, а 29 января освободили город Новосокольники. Своими активными действиями они сковали 16-ю армию немцев, не допустив переброски ее войск под Ленинград и Новгород.
25 января дивизия перешла в подчинение 10-й гвардейской армии и вошла в состав 7-го гвардейского стрелкового корпуса, которым командовал генерал-майор М. А. Сиязов. Командующего 10-й гвардейской генерал-лейтенанта М. И. Казакова я знал по Воронежскому фронту. Членом Военного совета армии был полковник Ф. Г. Ткаченко.
Мы совершили двухдневный марш в район Больших Наричей, что в 26 километрах северо-западнее Невеля. Наступление началось в последний день января. Силами 10-й гвардейской и 22-й армий следовало разгромить новосокольническую группировку противника.
В этой операции 119-я гвардейская наступала в первом эшелоне 7-го гвардейского корпуса. Две недели учебы — время, достаточное для изучения врага, — сказались и на результатах боев. В первый же день 344-й полк М. М. Комарова и 343-й И. В. Кулика решительной атакой вслед за огневым валом прорвали позицию противника и, продвигаясь вперед, овладели сильным опорным пунктом в Климентьевке. Быстрый прорыв избавил нас от больших потерь и создал условия для развития успеха. Уже на третий день операции наши части перерезали в районе Абово железную дорогу Новосокольники — Пустошка, завершив взламывание первой полосы обороны гитлеровцев.
Используя преимущества для обороняющихся лесисто-болотистой местности, враг ожесточенно сопротивлялся. В тот день юго-восточнее станции Маево мы заняли сельцо Юрково — всего шесть сожженных домов. За него шел тяжелый бой, и, докладывая мне обстановку, командир 341-го полка Рыжаков сказал, что в районе Юрково, видимо, находился командный пункт вражеского полка. Так и было.
К вечеру в 14 благоустроенных немецких блиндажах разместился командный пункт дивизии. Поздно ночью, когда бой несколько затих, я приехал туда, чтобы сделать необходимые распоряжения и немного отдохнуть. Но не успели мы поговорить с начальником штаба, как над нами стали рваться тяжелые мины. Блиндаж задрожал, свет погас. Я схватил трубку телефона, чтобы узнать, в чем дело, но связь не работала. Капитан Козырь выскочил наружу и, вернувшись, доложил, что гитлеровцы ведут огневой налет.
А ведь мы знали: оставляя свои командные пункты, немцы, как правило, их минировали, а потом, зная координаты, обстреливали или бомбили. Но... пересилило желание быстрее попасть в тепло и хоть немного отдохнуть. На войне же ни на что скидок нет. За все, что сделаешь не так, приходится расплачиваться по полному счету. Хорошо еще, что обошлось без серьезных потерь. Пришлось нам срочно перемещаться. Ночь опять прошла без сна.
Бои на этом направлении продолжались до 16 февраля. Враг ожесточенно сопротивлялся, неся большой урон в людях, вооружении и технике. Немалые потери понесли и мы. 31 января прямым попаданием снаряда убило заместителя командира дивизии по политчасти Михаила Петровича Ломоносова. Мы были потрясены этим горестным событием и долго не могли привыкнуть к мысли, что этого замечательного человека уже нет среди нас. Мне вспоминалось часто, как, знакомясь с дивизией, я не раз бывал в частях вместе с Михаилом Петровичем. И стоило ему появиться среди гвардейцев, как лица их теплели, к нему тянулись взгляды людей, ему адресовались их улыбки. «За что так любят его солдаты?»— думалось тогда. Потом понял: Михаил Петрович часто бывал в частях и непосредственно на передовой, в ротах и батареях. Солдаты знали его, шли к нему с открытой душой и верили ему беззаветно. Тепло, душевно напутствовал он их перед боем. И теперь вот смерть настигла подполковника Ломоносова, когда он обходил первую траншею перед атакой. Я видел, как четыре гвардейца несли на плащ-палатке его изуродованное тело. Суровые, с думами, ожесточенными войной, они скорбно молчали. Но если бы на глазах закаленных бойцов появились слезы, никто бы не удивился.
В ходе боев мы два раза получали пополнение по 200—300 человек. Велик был соблазн направить людей в сильно поредевшие стрелковые роты. Однако начальник строевого отделения гвардии капитан Н. Д. Якушков доложил, что половина новичков — необстрелянная молодежь. Так что в роты мы направляли опытных бойцов, прибывших из госпиталей, а молодых придерживали во втором эшелоне, организовав с ними занятия. Эту работу правильно оценили и те, кто был на передовой, и сами молодые солдаты, которые вскоре вошли в строй и отлично воевали.
Хотя в целом задачи операции, поставленные перед войсками, остались невыполненными, главная ее цель — сковать 16-ю армию немцев — была достигнута. Противник очистил новосокольнический выступ, а рубеж, на который мы вышли, создавал значительно лучшие условия для дальнейшего наступления.
В ночь на 24 февраля начался наш марш в исходный район для наступления на новом направлении. В предстоящей операции 10-я гвардейская и 3-я ударная армии должны были прорвать оборону противника юго-восточнее Пустошки, овладеть переправами на реке Великая севернее Идрицы и выйти на рубеж Опочка, Зилупе.
119-й гвардейской совместно с 1183-м стрелковым полком 312-й стрелковой дивизии генерал-майора А. Г. Моисеевского при поддержке всей артиллерии и минометов корпуса нужно было обеспечить правый фланг ударной группировки армии и освободить город Пустошка. Быть в готовности к наступлению предписывалось к вечеру 26 февраля. Атака намечалась утром следующего дня.
Как только мы пришли в район, противник усилил активность своей артиллерии, осуществлял днем огневые налеты, а ночью вел беспокоящий огонь и плотно освещал местность перед своим передним краем. Особенно сильный обстрел гитлеровцы устроили 26 февраля. Мы подумали тогда, что они могли заподозрить наше сосредоточение, а может быть, и знать о нем... Если так, то за ночь противник может оставить первую позицию и, отойдя в ближайшую глубину, встретить нас оттуда уничтожающим огнем. Если соотношение сил, по оценке немцев, для них угрожающее, они могут отойти и на более дальний рубеж, обманув нас активным огнем своей артиллерии и выиграв время для создания за собой зоны выжженной земли и заграждений. Подумывал я и о том, что гитлеровцы, возможно, сами готовят с утра атаку, как это случалось уже не раз.
Нужен пленный, но его нет. Значит, надо усилить наблюдение за противником, а ночью выдвинуть к его переднему краю группы для подслушивания. Одновременно следует готовиться к наступлению и преследованию в ночных условиях. Своими мыслями я поделился с начальником штаба полковником И. М. Белогуровым, сменившим на этой должности В. С. Макарова, и новым начальником политотдела М. А. Колпаковым. Оба согласились с моими выводами.
Командирам полков М. М. Комарову и А. А. Рыжакову, наступавшим в первом эшелоне дивизии, а также командиру 325-го артиллерийского полка И. Я. Мирашову было приказано усилить наблюдение, а с наступлением темноты выслать вперед от стрелковых рот первого эшелона слухачей и обо всем подозрительном немедленно докладывать на КП. В 344-й полк выехал начальник разведки дивизии майор В. И. Романенко, а в 341-й он послал своего помощника.
После снежной метели, бушевавшей два дня, установилась тихая погода. К вечеру подморозило. Стемнело. С наблюдательного пункта все вокруг казалось белым, лишь леса выделялись темными массивами. Гитлеровцы начали освещать местность ракетами, вели редкий огонь из дежурного стрелкового оружия, артиллерии и минометов.
Выдвинутые вперед слухачи докладывали: «У врага тихо».
Полночь. Надо было хоть немного отдохнуть... Проснулся я словно по сигналу, взглянул на часы: два часа ночи. Зашел адъютант Козырь:
— У телефона майор Романенко.
Начальник разведки, а вслед за ним и командир 344-го полка доложили: слухачи отметили шум моторов в глубине, а ближе к переднему краю противника — скрип саней, позвякивание снаряжения и приглушенный говор. Вызванный командир левофлангового полка А. А. Рыжаков сообщил, что тоже сидит у телефона и что его слухачи докладывают: «У немцев тихо». Передовые наблюдатели артиллеристов подтвердили — шум моторов слышен только перед 344-м полком.
Приказав начальнику штаба поднять части дивизии и готовить их к наступлению ночью, я доложил обстановку новому комкору генерал-майору Б. К. Колчигину. Он одобрил решение, но предупредил, что поговорит еще с командармом, а потом мне позвонит. На переговоры и уточнения ушел час. В три часа командир корпуса передал приказ генерал-лейтенанта М. И. Казакова: «В 3.30 после короткого, но мощного артналета всеми силами атаковать противника».
Через несколько минут Рыжаков доложил, что и перед его участком слышен шум моторов. Обстановка прояснилась.
Мы приказали оттянуть слухачей. Командиры полков доложили о готовности. Наконец команда: «Огонь!» Началась атака.
То, что я увидел за передним краем врага, когда переходил на следующий наблюдательный пункт, убеждало — гитлеровцев мы захватили врасплох. В глубоком снегу валялись десятки убитых фашистов, на поле боя догорали танки и самоходные орудия, на дороге стояли разбитые машины. Все носило следы поспешного бегства гитлеровцев — брошены были не только пушки и минометы, но и кухни.
Наши части пробивались через леса и болота, с ходу преодолевая многочисленные заграждения врага, стремясь не допустить его отхода к Пустошке. Пройдя за день с тяжелыми боями 26 километров, дивизия во взаимодействии с 1183-м полком к вечеру заняла город. Сколько людей недосчитались бы мы на этих километрах, если бы не наша внезапная ночная атака, разрушившая планы врага!
Однако дальше развить успех не удалось. Противник остановил нас за Пустошкой на заранее подготовленном рубеже с развитой системой опорных пунктов, прикрытых проволочными заграждениями и минными полями.
Наступила ночь, надо было привести в порядок части, дать людям отдохнуть и подкрепиться.
В боях за Пустошку отличились многие. Начальник штаба 1-го батальона 343-го полка старший лейтенант А. А. Баранов при отражении натиска гитлеровцев личным примером поднял в атаку гвардейцев. Ведомые офицером, они уничтожили большую группу фашистов, а остальных обратили в бегство. Баранов не покидал поле боя до тех пор, пока не был тяжело ранен.
Санинструктор этого батальона Нина Казакова весь день под огнем врага оказывала первую помощь воинам. Многим из них она спасла жизнь.
Я подъехал к И. В. Кулику, который развернул свой наблюдательный пункт на высоте неподалеку от дороги. В бинокль была видна цепь головной роты. К ней на специальных салазках по снегу подтягивали 45-миллиметровую пушку. Расчет, пробираясь ползком, толкал ее перед собой. Другое орудие взвода стояло невдалеке за сугробом и огня не вело. Я спросил командира полка:
— Кто командует взводом сорокапяток и почему второе орудие не ведет огня и не поддерживает роту?
— Взводом командует лейтенант Мазур, — ответил Иван Васильевич, — а почему орудие молчит, сейчас разберемся.
В этот момент на стороне противника из-за высотки показалось самоходное орудие. Едва оно успело сделать единственный выстрел, расчет 45-миллиметрового орудия, стоявшего за сугробом, ответил двумя, и самоходка завертелась на перебитых гусеницах. Позже командир взвода лейтенант Мазур рассказал мне, что расчет пушки приметил орудие за укрытием и ждал его появления. Это была, конечно, главная цель, и командир взвода принял правильное и смелое решение. Выбрать наиболее важную цель в ходе боя — непростое дело. Подавив самоходку врага, лейтенант Мазур открыл дорогу всей роте.