От Готланда до континентальной Швеции

Весьма неожиданным и порази­тельным доказательством этих контактов, подтверждением тогона была символом счастливого парусного похода через открытое море. В то время действительно было большим достижением до­браться с Готланда до континен­тальной Швеции на маленькой лод­ке. Если же при этом на борту был ценный груз, то плавание было еще значительнее. Лодка, полная лю­дей, составляющих ее команду, бы­ла естественным символом море­плавателей, и оживленные кон­такты между Готландом и Средней Швецией становятся еще более оче­видными, если учесть найденный в Упланде (Хеггебю) камень с таким же изображением [i].

Итак, задолго до начала соб­ственно эпохи викингов в восточноскандинавских водах господ­ствовали на море вооруженные купцы, среди которых, видимо, готландцы и в первую очередь свей играли главную роль.

Трудно, однако, представить, чтобы все это основывалось на частной инициативе. В Гробини, во всяком случае, речь как будто мо­жет идти об объединении свеев и готландцев, осевших в этом посе­лении и имевших общие интересы. Это объединение сыграло также определенную роль в проникнове­нии на северошведские и финские рынки. Как кажется, зарождается некая система, и взгляд историка невольно обращается к резиденции свейских конунгов в Упсале, зани­мавших ключевое положение. Крупное предприятие нуждается в руководителе, и, коль скоро по­ходы приобрели такие масштабы, во главе их не мог стоять никто, кроме конунга.

В помощь себе он мог посадить в стратегически важных пунктах, прежде всего поблизости от Упсалы, своих людей, откуда в случае опасности они могли быть быстро вызваны для организации обороны края. На о. Лове, недалеко от про­лива, соединявшего оз. Меларен с морем, был открыт погребальный комплекс, состав которого позво­ляет установить высокий статус по­гребенного здесь воина. Вероятно, это могила одного из королевских дружинников, которому была по­ручена охрана входа в оз. Меларен и водного пути в Упсалу [ii]. На юж­ном берегу озера, точно напротив Лове, расположено еще одно сто­рожевое поселение, Норсборг, а не­много дальше лежат Хельгё, Хусбю на о. Мунсё (топоним «хусбю» обозначал в средневековой Швеции королевские усадьбы) и Адельсё (резиденция конунга, известная по письменным источникам). Все эти места следует отнести к звеньям древней оборонительной системы, защищавшей коренную область племени свеев. Несколько в боль­шем отдалении, в том числе в Норланде, также, по-видимому, были размещены военные слуги конунга. Богатое камерное погребение в Хёгом, Медельпад, так же как захоро­нение в Норрала, Хельсингланд, содержало вещи, многие из ко­торых могли быть изготовлены в Хельгё. Можно назвать и ряд дру­гих мест, и без особого преувеличе­ния все их можно считать опорны­ми пунктами торгово-политической организации, охватывавшей значительную территорию.

К Упсале тяготели собственно дружина и двор конунга. Это при­мечательно. Так же как советники эпохи средневековья предпочитали находиться в Стокгольме, чтобы оставаться в центре событий, так поступали и вооруженные «мужи»,вассалы конунга, нашедшие по­следнее упокоение в династических могильниках недалеко от Упсалы [iii] в Венделе, Вальсъерде, Ультуне. Кажется символичным и исполненным глубокого смысла, что все они погребены в ладьях. Возможно, этот обряд был своего рода напоминанием о торговых по­ездках, равно как и о морских во­енных походах, в которых они уча­ствовали под руководством конун­га и которые вели к образованию известной в средневековье древ-нешведской системы военно-мор­ского ополчения, так называемого «ледунга», основанного на разви­той территориальной организации и возглавлявшегося феодальной знатью.

Большинство погребений в ладье (особенно VII-VIII вв.) исключи­тельно богато снаряжены и, бес­спорно, принадлежат представите­лям высшего социального слоя. Они уступают только погребениям в упсальских курганах *.

Следует упомянуть одно из хо­рошо документированных погребе­ний в ладье, могилу № 6 в могиль­нике Вальсъерде. Ладья в могиле имела длину около 10 м и была вы­строена в технике клинкерной об­шивки. Так как дерево истлело, ее положение устанавливается только по размещению рядов железных заклепок, скреплявших обшивку. Покойник был уложен внутри ладьи на подстилке из перьев, но без парадной одежды. Возле его ле­вого бока были положены два длинных меча и скрамасакс (однолезвийный меч), а также два сте­клянных бокала. С правого бока, кроме того, находился еще один однолезвийный меч. У края бортов лежали три щита, два по одной и один по другой стороне ладьи. В средней части ладьи были уложены три конские узды, два колчана со стрелами, ларец с различными ору­диями, крюк для подвешивания котла, кузнечные клещи, три топо­ра и четыре поковки полосового железа. Кроме того, там же нахо­дился шлем, два набора конской сбруи, наконечник копья, стеклян­ная чаша, игральная доска с фигу­рами, портупейный крюк для меча. Близ форштевня стоял железный котел, при нем были вертел, чер­пак, козлы для вертела и ларчик, а кроме того, остатки запасов мяса в виде массы костей животных. Две или три собаки, так же как конь, были убиты и уложены в ладью, а снаружи ладьи были положены еще одна лошадь и бык.

Как следует из этого перечня, по­койник был весьма богато снаряжен, особенно оружием, и это мо­жет быть указанием на его, види­мо, важную службу: возможно, телохранителя конунга в Упсале *. Подобные захоронения имеются также и в других местах, в том чис­ле на Готланде, например могила всадника из Валльстенарума. Весь­ма примечательны остатки, к сожа­лению разграбленного и разрушеного, погребения в ладье из Беда на Эланде с вещами высокого художе­ственного качества. Интересны также скудные остатки погребения в ладье из Лаккалэнга, Сконе. В це­лом же вендельский период (VII-VIII вв.), предшествовавший эпохе викингов, был в Швеции временем творческого расцвета. Задолго до начала известных походов викин­гов (т. е. до 800 г.) вооруженные воины плавали в водах восточной Балтики, а возможно, и далее за ее пределами. Вовсе не обязательно они стремились грабить и убивать, это было бы отклонением от обыч­ного образа жизни; скорее они ис­кали мирных промыслов, торгов­ли, установления контактов, освое­ния пустошей. Меновая торговля была лучшим средством для того, чтобы завязывать связи, и не слу­чайно археологические исследова­ния в Хельгё обнаружили ее много­численные следы.

Тесные контакты связывали Среднюю Швецию и с остальным миром; на это указывает не только оживленный импорт чужих изде­лий, но также и изменения, проис­ходившие в местном искусстве.

Оно оказывается весьма чутким показателем, откликающимся на многие импульсы, которые не ощу­тимы так отчетливо в других обла­стях. При изучении искусства Шве­ции в период, предшествующий собственно эпохе викингов, обна­руживается, что оно испытывало сильное влияние как континенталь­ного, так и искусства Британских островов. Таким образом, данные искусства подкрепляют выводы, основанные на анализе импортов. [iv]

Своеобразие, отличающее искус­ство Севера вендельского периода от искусства других областей Европы, основано на утвердив­шемся еще в V-VI вв. принципе раздробленности и малых стили­стических элементов в «звериной орнаментике». Эти тенденции про­должали развиваться, но видоиз­менялись под воздействием лен­точного плетения и растительного орнамента. Античные акантовые «усики» вместо листьев завер­шаются оскаленными головами зверей, а ленточная плетенка пре­вращается в тела извивающихся змеев. Появляются различного ро­да симметричные узоры, и класси­ческое ленточное плетение при­обретает все более сложные формы. Первоначальная раздроб­ленность преодолевается все возра­стающей ритмичностью компози­ций, однако и в них можно опоз­нать нечто нерегулярное, ритмика поддерживается прежде всего при­чудливо скомпонованными звериными формами. Возникает худо­жественный стиль эпохи викин­гов [v] (цв. илл. 11).

Новый стиль появляется в Ан­глии и в других отдаленных райо­нах Европы, где бурно развивается. Скандинавское искусство при этом было не только инициатором этого нового стиля, но и само почерпну­ло многие идеи извне. Искусство меровингской эпохи (VI-VII вв.) можно сравнить с огромным орке­стром, в котором звучали разные голоса и инструменты в разных ча­стях Европы; но все они исполняли одно произведение с его вариация­ми.

Для шведского искусства это бы­ла великая эпоха, может быть вели­чайшая из всех пережитых, вопло­тившаяся не только в грандиозных монументальных работах, но и в пышном расцвете художественного ремесла.